Теперь приказы хриплым ревом отдает ящер, а штурман передает их рулевому, и они входят в Вязкое Море, входят во тьму, входят в мир, где от неба, похожего на растянутую шкуру, отражаются все звуки и отголоски звуков, и кажется, будто голоса мириадов мучеников бьются в истерзанные уши, и за их гвалтом ничего нельзя расслышать. Они уже готовы просить принца Гейнора, который сам встал теперь у руля, развернуть корабль, ибо еще немного, и все они погибнут от этой пытки.
Но Гейнор Проклятый не внемлет. Мерцающий шлем ограждает его от буйства голосов, закованное в броню тело бросает вызов вселенной, ее природным и сверхъестественным силам и любой иной угрозе! Смерть никогда не страшила его.
Ящер храпит и машет лапами, штурман передает команды знаками, Гейнор поворачивает рулевое колесо то туда, то сюда, совсем понемногу, как умелая ткачиха - свое полотно, а Эльрик, зажав уши руками, ищет, чем бы их заткнуть, ибо страдания его невыносимы и мозг грозит лопнуть от боли. На палубу поднимается бледный, как призрак, Уэлдрейк…
…и шум стихает. Безмолвие смыкается над кораблем.
- У вас то же самое, - вздыхает поэт с видимым облегчением. - А я боялся, это вчерашнее вино. Или поэзия…
Пораженный, он взирает, как медленно кружит вокруг них слоистая мгла, возводит взгляд к небесам, с которых все еще катятся капли дождя, и без слов возвращается в кабину.
Вязкое Море колышется, и корабль медленно движется сквозь жидкий лабиринт. Ящер урча отдает приказы, штурман кричит, и Гейнор поворачивает к югу. Тварь судорожно машет перепончатой лапой, рулевое колесо крутится вновь, и судно плывет вперед. На лицах команды сумрачное ликование, они принюхиваются к запаху страха, исходящему от черных волн. Как псы - крови, они жаждут этого страха, втягивают в себя густой воздух, они чуют опасность и смерть, они пробуют ветер, как хлеб. А ящер со стоном отдает приказы, пасть его влажная от вожделения, и пар от дыхания клубится у темных ноздрей, ибо скоро его ждет пища.
- Хозяин, я голоден!
- Скоро, Кхоргах, уже скоро!
Волны перекатываются по палубе, подобно ртути, и кажется, что еще чутьчуть, и нос галеры завязнет в них. Наконец судно останавливает ход. Схватив веревку, ящер бросается в воду, растопырив лапы, и, едва натяжение разрывается, совершает очередной прыжок, волоча корабль за собой. На несколько мгновений вода сохраняет отпечатки, но нос взрезает волны, стирая их, а ящер уже движется дальше, фыркая от наслаждения, когда тяжелые капли падают на чешуйчатую спину.
Звуки отражаются откуда-то сверху и отдаются слабым эхом, так что кажется, будто они оказались в огромной пещере, живом воплощении Хаоса. Затем тварь возвращается, медленно карабкается на борт, вновь пробирается на нос и укладывается у самого бушприта, штурман становится рядом, а Гейнор берется за руль.
Эльрик, зачарованный, смотрит, как тяжелые капли с блестящей шкуры скатываются в море. В мутной мгле над головой появляются грязно-бурые и синие проблески - это солнце, не похожее ни на одно виденное ими прежде. Воздух такой густой, что они задыхаются в нем, как вытащенные на берег рыбы, и кто-то из матросов падает на палубу без чувств, но Гейнор ни единым движением, ни единым кивком не предлагает им остановиться. Да никто больше и не просит его об этом.
Эльрику приходит на ум, что теперь они все едины: столько испытав на своем пути, они больше не страшатся того, что их ждет впереди. И меньше всего - гибели. В отличие от Гейнора, эти люди не стремятся умереть. Хотя, без сомнения, убили бы себя, если бы жизнь не казалась им привлекательнее смерти. Их чувства сродни тем, что нередко испытывал и Эльрик, - это ужасная, невыносимая скука перед лицом человеческой продажности и глупости, - но альбиносу было ведомо и иное ощущение, оставшееся ему в наследство от предков, еще до основания Мелнибонэ, когда народ его был мягкосердечен и смирялся с реальностью, не пытаясь изменить ее силой; в нем жила память о справедливости и совершенстве.
Встав у бортика, он смотрел на медленно вздымавшиеся воды Вязкого Моря, гадая, как же отыскать трех сестер в этой мутной тьме. Да и у них ли еще эта шкатулка из черного дерева? И там ли еще душа его отца?
Показались Черион Пфатт с Уэлдрейком, который декламировал какие-то стихи с завораживающе простым ритмом. Внезапно сконфузившись, поэт умолк.
- Что-то в этом роде было бы полезно для гребцов, - заметила девушка. Им нужен мерный ритм. Уверяю вас, мастер Уэлдрейк, у меня нет ни малейшего намерения выйти замуж за этого ящера. Я вообще не хочу замуж. Я же рассказывала вам, что думаю об опасностях семейной жизни.
- Безнадежная любовь! - взвыл Уэлдрейк почти с облегчением. Он швырнул за борт листок бумаги, и тот закачался на тяжелых волнах.
- Как вам будет угодно, сударь! - Она задорно подмигнула Эльрику.
- Я вижу, вы пребываете в отличном расположении духа, - заметил альбинос. - Это странно, учитывая все опасности нашего путешествия.
- Я чую близость сестер, - ответила она. - Я так и сказала принцу Гейнору. Ощутила их час назад. И теперь чувствую. Они вернулись в этот мир. А раз они здесь, то скоро мои отец и бабушка, а может, и брат тоже отыщут их.
- Вы надеетесь, сестры помогут вам встретиться с родными? Поэтому вы и разыскиваете их?
- Я верю, что если они живы, то мы обязательно встретимся. И без сестер нам не обойтись.
- Но ведь Роза с мальчиком погибли.
- Я говорила, что не знаю, где они. Я не говорила, что они мертвы… - Она явно страшилась худшего, но не желала это признавать.
Эльрик не стал настаивать. Он знал, что такое скорбь.