Месть Розы. Романы - Страница 49

К оглавлению

49

Теперь я, конечно же, понял, что женщина была вервольфом. Самым жестоким из оборотней, поскольку ей приходилось кормить еще двоих детенышей. Эти маленькие создания были еще совершенно невинны и не страдали ликантропией. Полагаю, сама она пришла к такой жизни от отчаяния, чтобы дети не умерли с голоду. Но из-за нее голодать и умирать приходилось другим, а потому я едва ли мог сочувствовать ей. И как только ночью она, насытившись, погрузилась в сон, я прокрался к огню, сорвал с дерева волчью шкуру и опрометью бросился обратно в лес.

Она мигом пробудилась, но теперь, лишенная своей магической защиты, была уже не опасна. И я сказал ей, прячась в тени: «Сударыня, у меня та ужасная вещь, с помощью которой вы погубили моих друзей и их семьи. Я сожгу ее у Каллундборгской церкви, как только вернусь. У меня не хватит духу убить мать на глазах у детей, а потому, покуда вы с ними, вам ничто не грозит. Я не стану мстить. Прощайте».

Бедное создание принялось выть и стенать. Теперь она ничем не напоминала ту уверенную в себе женщину, что так заботилась о своих детишках в лесной чащобе. Но я не слушал ее воплей. Она должна была понести наказание. Я лишь не знал тогда, насколько жестоким оно будет. «А ты подумал, как мне жить теперь, когда ты украл мою шкуру?» - вопрошала она. «Да, сударыня, - ответил я ей. - Но вам придется терпеть. Мяса в котелке вам хватит на пару дней. И есть еще мясо, что вы оставили в лесу… не думаю, что вы будете привередничать. Так что прощайте, сударыня. Вашу шкуру я сожгу на христианском костре». «О, сжалься, - возопила она тогда, - ибо мы с тобой одной крови. Мало кто способен менять облик, подобно мне… и тебе. Лишь ты мог украсть эту шкуру. Я знала, что ты опасен. Но пощадила тебя тогда, ибо учуяла родню. Так будь же милостив хотя бы к моим детям!»

Но я не стал больше слушать ее и бросился прочь. Вслед донесся жуткий вой и стенания - вопли и мольбы - страшное звериное рычание - так кричала она, лишившись единственного, что придавало ей гордости и достоинства. Удивительная ирония: нелюди сильнее всего цепляются за остатки человеческой гордости, но источником ее служит нечеловеческая сила. Лишившись одного, они лишаются и другого. Перестав быть оборотнем, они перестают быть и людьми. Нет худшей судьбы для вервольфа, как мне казалось тогда. Правда, теперь мне ведомы и худшие… более утонченные виды страдания.

Итак, я оставил женщину почти обезумевшей. Крики ее были полны невыразимой муки, но еще горшая мука ожидала ее впереди.

А дальше, сударь, была обычная история человеческой глупости и самонадеянности. Застигнутый снегопадом в восточных степях, я был вынужден накинуть волчью шкуру, чтобы согреться… А когда вернулся в Калдундборг, наши узы были куда прочнее, чем супружеские. Я искал спасения у священников, но нашел лишь страх. И тогда я ушел бродить по свету в поисках спасения, в надежде вновь стать прежним и вернуться к моей возлюбленной. Еще многие приключения ожидали меня в разных мирах, а потом я узнал, что тролль отомстил мне, обманом заключив сделку с нашим епископом. Не знаю точно, о чем они уговорились. Но собор обрушился как раз в то время, когда служили молебен по моей душе. И жена моя была там…

Вот что обещал мне Гейнор - рассказать, что за учесть постигла Хельву. И вот почему я плачу, сударь. Теперь, когда прошло столько лет…

У Эльрика не нашлось слов утешения для этого благородного человека. Ужасна была его судьба - навеки зависеть от этой проклятой шкуры, совершать самые бесчеловечные деяния… либо кануть в пустоту и никогда больше, даже в смерти, не увидеть своей возлюбленной.

И потому неудивительно, что альбинос, потирая рукоять рунного меча, задумался о том, как сам он связан с пьющим души клинком, и понял, что судьба Эсберна Снара еще ужаснее, чем его собственная.

И когда седоволосый штурман оступился в сумерках, он протянул ему руку, ощущая особое родство между ними. И эти двое, чьи пути были столь различны, а судьбы столь схожи, медленно двинулись в путь над пропастью, где, с трудом пробиваясь сквозь лед и снег, угрюмо бурчала вода.


ГЛАВА ПЯТАЯ

Владыки Высших Миров; судьба человека-волка

Принц Гейнор Проклятый остановился на каменистом склоне последнего кряжа, взирая на поросшую жесткой травой долину, за которой начиналась другая гряда. - Похоже, тут нет ничего, кроме гор, - заметил он. - Но должен же и им когда-то прийти конец. Надеюсь, сестры где-то поблизости. На этой голой равнине мы их не пропустим.

Они доели остатки припасов, но ни на земле, ни в воздухе по-прежнему не было и следа живности.

- Такое впечатление, что места эти совершенно необитаемы, - сказал Эсберн Снар. - Словно всякая жизнь чурается их.

- Я видел такое и раньше, - бросил Эльрик. - И мне это не по душе. Это знак того, что здесь безраздельно царит Закон… либо Хаос, еще не проявившийся в полную силу.

Остальные согласились с ним, ибо им также приходилось странствовать в подобных мирах, и Гейнор принялся торопить спутников поскорее добраться до гор, опасаясь, как бы сестры «не отплыли прочь с дальнего берега», но Эсберн Снар без пищи совсем оголодал и стал отставать. Гейнора вела неукротимая решимость, Эльрику помогал драконий яд, но седоволосому штурману нечем было подкрепить тающие силы. Все чаще альбинос замечал, как тот нерешительно мнет в руках волчью шкуру, что-то бормочет себе под нос и рычит, и когда однажды он обернулся, Эсберн Снар ответил ему взором, полным невыразимого страдания.

49